Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Я гладил ее, черные как смоль, волосы и думал. Как объяснить ей свою тотальную привязанность и постоянное скучание, при всех наших ошибках и промахах. Я смотрел ей в затылок, но знал, что она не спала. Ее темные глаза блуждали по стенам, не зная, за что зацепиться – она слушала мое дыхание. Слушала и думала, что я предатель. И ненавидела меня. Я чувствовал это кожей. Своей горячей кожей, ее холодной кожей.
По комнате летал терпкий запах горячего дерева, сожженного в камине несколько часов назад. Все остыло. От поленьев осталась грязная черная сажа и крохотные крупицы угля. Завтра мы соберем его в совок и выбросим в мусор.
Мрак комнаты окутывал в свои оковы, давя тишиной на полушария мозга. Утром пелена мнимого сна спадет, и все будет расставлено по местам. Я уйду, она останется. На этом точка.
Когда-то сумерки были моим любимым временем суток. Это было в детстве. Кончается детство, кончаются сумерки, переходя в ночь. Пора самых тяжелых и невеселых размышлений. Самые страшные и решающие вещи случаются в полночь. Просыпаются вампиры в страшных сказках, вылезают из своих нор оборотни, почувствовав полнолуние; кончается и начинается год, неся с собой неизвестность; карета превращается в тыкву, кони в крыс, а прекрасная незнакомка в замарашку.
Все добрые сказки заканчиваются, превращаясь в кошмар.
Я слышу, как идут часы. Они беспощадно отмеряют время, кроша мозг мерным тиканьем крохотных стрелок. Я боюсь, что она повернется, и я увижу ту ненависть, что исходит от ее крошечного тела равномерными волнами. Но она лежит, не собираясь себя обнаруживать. Выскользнув из тепла одеял, я иду курить на кухню, оставляя после себя мятые простыни и вакуум непонимания.
Сквозь припыленное стекло окна, в маленькое пространство заставленной разной утварью кухни, пробивается тусклый свет лунного диска. Он отбрасывает на все болезненно зеленые тени, погружая в эту атмосферу безысходности.
Дым клубами срывается с губ и медленно танцует под лунным софитом, принимая причудливые формы.
Я не слышу ее шагов, но чувствую ее запах. Она подходит сзади, обвивая мою талию своими худыми тонкими руками, и увлекает в комнату. Стоим молча. Нам нечего сказать друг другу. Все сказано. Все вылито, как выливают помои на узких вонючих улочках Венеции – резко, надменно, без задней мысли о сделанном.
Ее руки тянут меня в глубь нашей небольшой квартирки, и я поддаюсь этому зову. Секс. Молча. Резко. Невпопад. Без единого звука. Наше знакомство началось именно с этого. И мы исполняем последний танец нашей случайной любви. Обессилив, я откидываюсь на подушки и смотрю в потолок. Ее голова мерно поднимается с каждым моим глубоким вздохом, покоясь у меня на груди. Она слушает ритм. Он всегда ее успокаивал. Как она будет без этого? Как-нибудь будет.
Боль. Острая, пронизывающая насквозь. Будто миллионы электродов подключенных к сердцу в один момент дали сбой. Так умирает сердце. Его биение замирает, становится медленней и тяжелее. Когда-то оно оборвется навсегда. Услышит ли она эти последние стуки? Наверное нет.Уже нет.